Дом без истории.

– Приехали.

Наше новое обиталище представляет собой двухэтажный таунхаус, расположенный в центре тупика.

– Этот? – фыркает Амара. – Мы проехали десяток домов посимпатичнее.

– Нам нужно сюда.

Мы вылезаем из машины и заходим в постройку. Мне вспоминается прозрачная модель человеческого тела, такой пластиковый набор, где подробно описан каждый слой наших внутренностей, органы, красные и синие пути вен и артерий. Я представляю, как вытаскиваю кровеносную систему, затем нервную, обнажая кости и внутренности этого места: бетонный фундамент, фанерную обшивку наружных стен и крыши, покрытую защитной пленкой против гниения. Стены прокрывают рулоны стекловаты, которые с таким же успехом могут быть мышечной тканью. Но где-то на пути становления этого дома, на каком-то клеточном уровне все остановилось. Жизнь в этом доме просто… замерла. У него нет ни души, ни семьи: домик-Пиноккио, который мечтает быть настоящим. Постройки ведь на самом деле хотят лишь этого, верно? В один прекрасный день стать домом?

– Надеюсь, он хотя бы не обошелся дешево, – Амара пинает пустую бутылку «Маунтин Дью». Двор зарос сорняками. Грязь пестрит отпечатками ботинок, словно это инструкция к какому-то безумному танцу. Тот, кто строил этот дом, просто взял и ушел – «или убежал», – невольно проносится у меня в голове.

Поддон с кирпичами на переднем дворе обернут прозрачным пластиковым брезентом. Один конец ослаб и беспомощно хлопает на ветру, как парус на шхуне, бьющийся о мачту. Крепления лопнули, кирпичи вывалились из плотной стопки, словно крошечные красные надгробия в грязи. Вся лужайка превратилась в кладбище, а его забытые памятники опрокинуты и тонут в почве.

– А тут, случайно, не хоронили индейцев? – не удерживаюсь я от вопроса. Вопрос скорее ради Амары, и судя по ухмылке, она его оценивает. – И застройщики просто вытащили надгробия?

– Эти дома чистые, – отвечает Тобиас, не понимая шутки. – Пока что здесь никто не обитает.

– Рада, что за нами не придут индейцы, – отзывается Амара.

Не хочу расстраивать Тобиаса, но в Вирджинии нет ни куска земли, где нет призраков. Весь штат стоит на крови. «Смотрите под ноги, – хочется мне сказать, – наверняка мы расхаживаем по какому-то забытому полю битвы Гражданки». Зачем нам сюда? В Хоупвелле была куча собраний Ку-клукс-клана. Может, даже сам Великий дракон вел тут самосуды до появления всех этих домов. Не говоря уже о том, что Джеймстаун – прямо за рекой. Тут могли зарезать целую армию Поухатанов, а мы и не знаем.

– Припаркуйся сзади, – просит Тобиас.

– Зачем?

– Раз в несколько дней тут проезжает охрана, наверное, следит, чтобы не было пожаров или типа того.

Я хочу спросить: «Откуда ты знаешь?» – но Тобиас уже отодвигает от окна брезент и лезет внутрь. Амара смотрит на меня и пожимает плечами.

– Увидимся там, – говорит она.

Та часть плана, которой Тобиас со мной поделился, состоит в том, чтобы отправить Сайласа в загробную жизнь с фанфарами. Он говорил о наших мини-поминках так, словно мы обсуждали поход. Но вместо палаток у нас пустой дом. Он предупредил, что там нет водопровода. И электричества. Мы взяли спальные мешки, а еще прихватили еды и пива на пару дней.

Тобиас предлагает катарсис. Возможность попрощаться.

Сказать, что мне жаль. Прости меня. Пожалуйста. Даже сейчас я не могу выкинуть из головы этот надоедливый голос: Если бы ты не выгнала его из квартиры, если бы ты была рядом, если бы ты…

Я последней залезаю в дом после того, как переставила машину. Окна, которых, по сути, нет, закрыты пленкой из прозрачного пластика. Кто-то разрезал брезент, за которым идет столовая. Или то, что однажды станет столовой. А станет ли?

Здесь нет пола. Только фанерное покрытие. Помещение не поглощает звук так, как это происходит в обычных домах, поэтому каждый шаг эхом рикошетит от стен. Любой естественный свет, проникающий сквозь оконные рамы, фильтруется через засаленный пластиковый брезент. Унылый, выцветший кукольный домик.

Воздух кажется вязким. При каждом вдохе горло покрывается опилками. Но меня не напрягает. Я смутно припоминаю, как мой отец пыхтел над чем-то в своей столярной мастерской, когда я была маленькой. В воздухе летали опилки – почти как снег, – оседая на волосах и одежде. Запах сырого дерева пропитал свитер. Несколько дней после этого я подносила рукав к носу и глубоко вдыхала это воспоминание о свежей сосне. Мне нравился этот запах. А потом мама отдала свитер в химчистку.

– Тоби! – зовет Амара. – Устроишь нам экскурсию?

Он в гостиной. Хотя название кажется каким-то неправильным. Тут нет гостей, только бродяжки.

Судя по оберткам от шоколадок и пакетам из-под чипсов на полу, а также по бутылкам с водой, выстроившимся вдоль стены, Тобиас здесь не впервые.

– Ты, что, ночевал здесь?

– Пару раз.

– Когда?

Тобиас не отвечает.

Амара идет на кухню, чтобы поставить вещи. Вместо холодильника у нас парочка термосумок. Мы будем обедать сушеной говядиной, M&Ms и галлоном воды. Амара предложила взять пиво, и Тобиас не стал спорить.

– Кто-то хочет? – спрашивает она.

– Я – нет, – отзывается Тоби из гостиной.

– Эрин? Где-то уже вечер.

– Нет, спасибо.

– Ну, а я начну. Я пропью все эти выходные, и вы меня не остановите. Это ясно?

– Предельно, – я забредаю в туалет на первом этаже, где видны внутренности сантехники. Туалет установили, но бачок пуст. Я нажимаю на кнопку в надежде на слив. Ничего не происходит. Видимо, ссать мы будем в окно?

– Я заметила биотуалет на заднем дворе, – кричит Амара из кухни. Я оборачиваюсь на голос и вижу, как она выглядывает из оконной рамы. – Если в этой луже синих химикатов и плавает дерьмо, оно, наверное, уже замариновалось.

– Тогда я потерплю.

– Я взял горшок, – кричит Тобиас из коридора.

– Что ж, будем ходить в горшок, как аристократы, – Амара вскрывает банку бруклинского лагера, алюминий громко звякает. Я не могу не поморщиться.

Амара протягивает банку.

– Еще холодное. Точно не хочешь выпить за дом нашей мечты?

– Да, мне не надо.

– Ну, за семейное счастье, – она в одиночестве поднимает банку. Но я смотрю ей в глаза даже без выпивки. Сила привычки. Амара делает глоток, затем колеблется. – Что за дверью номер один?

На кухне еще одна дверь. Я открываю ее и вижу лишь тени. Лицо обдувает прохладный воздух. Из темноты доносится новый запах, напоминающий сухое молоко. Я щелкаю выключателем один раз, другой. Ничего.

– Нет. Я туда не пойду.

– Голодная? – Амара достает пакет с говядиной и открывает его зубами, придерживая пиво. – Интересно, сюда доставляют?

– Никакого контакта с внешним миром, – доносится голос Тобиаса.

Амара закатывает глаза, открывает недостроенный шкаф и закидывает туда пакет, а потом орехи, бормоча себе под нос:

– Это, что, вся еда?

Я решаю подняться на второй этаж.

– Да, подружка…

– Осторожнее наверху, – предупреждает Тобиас.

Я продолжаю воображать, как однажды сюда въедет какая-то семья. Построит здесь свою жизнь. Это может быть моя семья? Как бы я здесь жила?

Я продумываю все до мелочей, как мы все сюда переезжаем. Это детская, это хозяйская, это для гостей.

Второй этаж даже больше похож на скелет, чем первый. В спальнях прибит гипсокартон, а другие стены и вовсе представляют собой деревянный каркас. Ничего не отшлифовано. Швы между листами заклеены скотчем.

Я вижу каракули жирным карандашом по углам – отметки, где надо было резать. Там цифры – размеры – с примечаниями: Хозяйская. Гостевая. Ванная. Словно секретные послания, оставленные для будущих искателей.

Убедившись, что никто не видит – кто это может быть? – я достаю маркер и нахожу уголок на незаконченном шкафу, чтобы оставить и свою пометку:

ЗДЕСЬ ЭРИН